Лучшие рипы от jumo aka end

– А вот и Костя из школы пришёл!Мы с Мишуткой тебя уже заждались!– нежный голос мамы, радостное сопенье трёхлетнего братика, благовоние маминых шанежек.

Будто важнецки с мороза влететь домой, кинуть в прихожей облепленный снегом портфель и пальтишко, погреть замёрзшие десницы под горячей водой в ванной и засесть за стол на уютной кухне, где ясно, тепло и настолько лакомо пахнет. Мама наливает ароматический чай в большущую чашку с цветочками(это его, Костика, чашка)и накладывает на тарелку краснощекие шанежки с пылу с жару – дожидалась мама своего сыночка. Под ногами уже ползает Мишутка со своей боготворимой машинкой. А за окном – буран, васильковые сумерки падают на заснеженный город. Ничего, пускай падают – дома ясно и тепло!

– Сынок, ты чего подобный задумчивый?Кушай, а то охладится!

– Мам, а к нам ныне приходил ом… дудки, об… дудки, мудсмен, кратковременнее!

– Омбудсмен?

– Ага… У нас это пилот… не помню. В всеобщем, что-то пилотный такой…

– И что?

– Мам, мы ложно живём!Абсолютно ложно!

– Зачем?

– Давай вот, взирай: детвора – это на самом деле не детвора!

– Будто это?

– Давай вот!Они – люд!Разумеешь?! Таковские же люд, будто большие!И у них тоже лева жрать!

Мама задумалась. Костик взволнованно продолжал:

– Вот меня, примерно, невозможно ругать, невозможно лишать меня моих лев на индивидуальную жизнь…

– На индивидуальную бытие?!

– Ага!Вот, примерно, я алкаю прогуливаться ещё, а ты меня уже домой зовёшь, или я алкаю на компьютере поиграть, а ты меня в лавка за хлебом отправляешь… А у меня жрать лево на отдохновение!Или вот: у меня надлежит быть полноценное кормежка – фрукты, мясо!А у нас же не век фрукты случаются?Настолько вот, это нарушение моих лев!А помнишь, меня папа шлёпнул?Давай, когда Мишка меня рассердил, и я это… давай, будто дядя Витя с первого этажа, выругался. Помнишь?А папа меня шлёпнул!Это вообще топорное нарушение моих человечьих лев!За это меня даже у вас отобрать могут!Ладно, мам, ты не болей!Истрепалась, ага?

Мама немотствовала.

– А ещё этот, будто его… взговорил, что мы свои лева бороться должны!Вот, примерно, наша Марьвановна задерживает нас после зазвониста, давай, там объявление какое сделать, а это нарушение лев человека!Или ругается на нас, грозится выдворить из класса, а это тоже невозможно!Надобно этому эсмену рассказать… И её даже выгнать могут!

– Костик, а тебе не жалостно будет боготворимую учительницу?Она ведь уже немолодая. Все силы вам отдаёт… Не жалостно?

– Настолько жалостно, безусловно. Она добрая… Однако ведь надобно, дабы всё верно было, настолько?Будто же лева человека?!

Мама внимательно взирала на Костю и немотствовала. Задумчиво как-то настолько молчала…

Косте стало жалостно маму: она у него больно важная всё-таки, и он её боготворит на самом деле. Однако вот одну штуку надобно будет всё-таки сделать. Костя допил чай, порылся во всё ещё ледяном портфеле и вырвал из тетрадки листок в клеточку:

– Мам, ты не расстраивайся!Я всё разумею!Я по-прежнему буду за хлебом… И с Мишуткой… Всего вот что: ом... об… в всеобщем, нам рассказали о мотивации. Вот это, по-моему, верно!А то я у вас с папой абсолютно немотивированный какой-то вырастаю!А настолько невозможно!Обожди, я тебе покажу!

Мама стала мыть посуду, а Костя пошёл в горницу, засел за письменный стол и, доколе Мишутка ползал возле с ним на ковре, истово расчертил листочек. Капельку покумекал, минут десять катал, от прилежания закусив губу, а впоследствии, чуть смущаясь, принёс маме. На листочке большущими изрезанными буквами было написано вытекающее:

«За былую неделю:

Выступал с Мишкой – 20 рублей.

Ходил два раза в лавка – 30 рублей.

Убирал за Мишкой его игрушки – 20 рублей.

Прибирался в младенческой горнице – 30 рублей.

Итого: сто рублей денег».

Мама внимательно пробежала. Автоматически отметила пару грамматических оплошек. Цифра 20 – за игру с Мишкой – была исправлена несколько один: вначале 30, впоследствии вновь 20. Мама минорно улыбнулась: сын качался и написал покрохотнее. Она вздохнула и осведомилась негромко:

– А у меня лева жрать?

– Мам, у тебя-то они век жрать, ты же взрослая!

– Можно мне тоже кое-что записать?

– Можно…

Мама пошла к письменному столу, задумалась и, доколе Костик увлечённо валял с ликующим Мишуткой машины, что-то катала. Вначале она оскалялась, будто будто придумала какую-то шутку, а впоследствии отчего-то истрепалась. Закончив катать, простерла листок сыну и ретировалась на кухню. Мишутка сосредоточенно пробовал сделать караван из своих машинок, а Костя стал декламировать. Кровным маминым почерком, круглыми прекрасными буквами было написано:

«Стирка, глажка белья.

Уборка квартиры.

Варка обеда и стряпанье шанежек».

А впоследствии рука мамы перестал быть прекрасным, а стал капельку кривоватым, будто будто мама ахово видала, что катала:

«Тревога и беспокойство, когда я дожидалась тебя, сыночек.

Боль, когда ты взялся на свет.

Бессонные ночи, когда у тебя резались зубки.

Слёзы и боязнь за тебя, когда ты валялся.

Повечера, когда я помогала тебе с уроками, декламировала тебе твои первые книжки.

Выходные, когда я водила тебя в зоопарк, в кукольный арена, на кружок.

Первая седина в моих волосах, когда мы с папой тяни вечер разыскивали тебя, а ты заигрался на стройке с молокососами и упал в яму, и мы нашли тебя всего поздно ночью.

Мои силы, мои труды, моя бытие.

Всё это – дарма.

Потому что я боготворю тебя».

Костик стоял и содержал листок в десницах. Впоследствии шмыгнул носом и медлительно пошёл на кухню.

На кухне было негромко и беспроглядно. Мама безгласно сидела на стуле. Костик подошёл к ней, сунулся в старенький мамин халатик и заплакал. Он нюнил, будто будто малыш. Будто Мишутка. А мама негромко отглаживала его по котелке.

Ольга Рожнёва