Правила жизни Сергея Мавроди
В 1994 году, когда у МММ была почитай треть бюджета стороны, я ничего не приобретал. Мне это было не занимательно. Я жительствовал вот в этой же квартире. Тогда она выглядела настолько: три горницы, от пустотела до потолка задавленные книжными полками, а посреди всякой горницы стоял огромный аквариум из четырех секций, и вяще ничего. Всего койка и стол. Когда за мной опамятовались, они были в шоке — застопоренный ходил по квартире в спортивном костюме, а в квартире были всего аквариумы, две кошки, попугай и много-много книжек.
Я в спортивном костюме боготворил дома ходить — и в Кремль тоже.
Я принципиально норовил не контактировать с волями. У меня и проблемы-то возникли с того момента, когда меня позвали в Кремль на расширенное заседание правительства, отданное МММ, а я не опамятовался.
Когда на МММ в начальный один наехали из налоговой, я с ними не церемонился. Я разумел, что дана санкция на отстрел. И я взговорил: «Я собираю референдум и устанавливаю проблема о недоверии правительству». А референдум — это верховный орган. Миллион подписей собираю за неделю — и всех на фиг. Президента, правительство — всех. Это ныне мы жительствуем в тоталитарном царстве — тогда по закону любой мог сконцентрировать референдум по любым спросам. А сейчас на референдум можно экспонировать спросы всего об озеленении дворика.
Верно, я мог тогда стать президентом, однако не взалкал. Я человек домашний, мне ленность было. Следователи все разумели и болтали мне: «Сергей Пантелеевич, давай какая разница, что Кремль, что Матроска — все одно».
Каземат — это иной температурный порядок. Засел в каталажку — и все вкруг тебя потекло. То, что виделось таковским крепким — амуры, дружество, — все растопилось. Все люд, на каких вы рассчитываете, разгонятся в ту же секунду. А помогать вам будут те, от кого вы этого не ожидаете. Образцово, моему товарищу, шефу школы единоборств, помогал ученик. Тот, какого он вообще не замечал.
Меня дробно предавали. Не потому, что люд аховые, а потому что попросту люд.
У меня дудки дружков. Был у меня один-одинехонек дружок, однако он погиб. Давненько это было, после института. Мы были на рыбалке в Карелии. В остатнее утро я пошел рыбачить. Ввек не ходил в завершающий девай, а тут пожелалось. Я ретировался и заплутал. И вдруг пошел дождь, снег. Я нашел избушку и в ней сидел две недели — ничего не ел, всего воду выпивал. А мой дружок и еще один-одинехонек наш приятель — они поплыли на моторке и утонули в шторм. Мы тогда шторма не дрожали, настолько что если бы я не заплутал, я бы вкупе с ними утонул. Выплыть, болтают, было невозможно.
Сообразно социологическим изысканиям, жрать подобный факт: к 40 годам у человека не остается дружков. Я многим это болтал, и все дивятся поначалу, а впоследствии спрашиваешь: важнецки, а у тебя жрать дружки. Начинают кумекать: бес, увы. Дудки тут «почему». Попросту люд таковские.
Инкубационный стадия у баб заключенных — 3 года. Мне один-одинехонек грабитель в законе повествовал, будто у бабы это происходит. Баба — существо ветреное. Она поначалу не воспринимает все это всерьез. Ей будто, что это шутки какие-то, что благоверный скоро выйдет на волю. И она начинает разыгрывать из себя бабу декабриста. Однако времена выступает, а ситуация не улучшается, начинаются финансовые проблемы. И сквозь три года — даже если баба взаправду боготворит — она осознает, что времена миновало, что амуры закончилась, и — самое адово — эта амуры обернулась в ненависть.
Когда я влетел в каталажку, я был уверен, что не выйду. А впоследствии никто не будет дожидаться меня 20 лет. Все люд живые, физиология. Оттого я попросту взял и подал заявление на развод, поставил бабу перед фактом. А впоследствии написал патрону следственного изолятора, что я отнекиваюсь от свиданий с бабой.
Я помню, будто меня взяли. Названивают в дверь, взираю — человек в маечке стоит. У вас, болтает, вода протекает. Я дверь не отворил — пошел уничтожать все настоящие на компьютере. Не так-то это и попросту. Я будто профессиональный компьютерщик знаю. Они дверь анатомировали автогеном четыре часа. Компьютер у меня к тому моменту был безотносительно безукоризнен. Тогда они нашли у меня дутый вид. Подкинули. Я болтаю: «Внимайте, ага я его съесть мог за это время». Они век что-то подбрасывают, дабы наверняка — наркотики, паспорта. Настолько важнее, что ли.
Я помню это: въезжаешь в Матросскую Тишину, ворота железные, ужасающие. Заезжаешь в отстойник, где машину обозревают. Впоследствии едешь влево, там еще одни ворота, опять пропускной пункт, опять обыскивают. А за внутренними воротами там еще одна каземат — 99/1. Про нее вообще никто ничего не знает. Жрать итого две федеральные спецтюрьмы — 99/1 и 99/2. Однако «дробь 2» — какая в Лефортово — она для всякой мелочовки. Я сидел в 99/1 — это крохотная каземат для вип-персон. Там Ходорковского включали. А вот Лебедева — дудки, не дорос. Там еще, истина, содержат маньяков и киллеров. Спецблок — это особая каземат. В обыкновенной каталажке дудки изоляции. Все, что ты алкаешь, ты отхватишь за гроши. Тебе менты даже наркотики притащат. А на спецблоке — абсолютная изоляция. Там довольно комфортно, однако сквозь год там люд сходят с интеллекта. А я просидел там четыре года.
Мне не нравится, что Ходорковский постановил сразиться в политического страдальца. Я до этого ввек не опускался, ввек не болтал, что я политический. Сидел и не ныл.
Я был победителем всех плотских олимпиад. В финале одной олимпиады решал вот таковскую задачу: зачем человек тонет в болоте?Какова плотская естество этого явления?Решение таковое: болото — это не жидкость, а взвешенные неглуб/окие капельки, давление в болоте распределяется не мерно, не будто в воде. Оттого там не вкалывает закон Архимеда, по какому на тело, погруженное в жидкость, орудует выталкивающая могущество. И будто следствие — любые попытки плыть убыстряют погружение. Оттого, если влетел в болото, то надобно не плыть. Надобно сидеть безмятежно и дожидаться. В жизни то же самое: если уж влетел, то любые попытки плыть убыстряют погружение. На той олимпиаде, впопад, я был единым, кто эту задачу постановил и одолел.
Помню, что в школе я временами вел математику вместо преподавателя.
Родители у меня с физикой-математикой никак не связаны, а мне самому еще на первом курсе все наскучило. Опамятовался туда как-то, взираю — висит объявление: «Бесславие прогульщикам!Иванов — 5 часов, Сидоров — 6 часов, Мавроди — 980 часов».
На первом курсе я стал победителем институтской олимпиады по физике. На лекции преподаватель болтает: «Товарищи!Впервинку в истории института победителем всеинститутской олимпиады стал первокурсник!Настолько вручайте на него посмотрим». А меня дудки на лекции. Он болтает: «Давай ладно». В вытекающий один будит — меня опять дудки, в третий — дудки. Мне товарищи болтают: «Может, опамятуешься, что ли». А я болтаю: «Ага давай!»
В институте я увлекся самбо. Я не продул ни одной схватки, и оттого бойко стал кандидатом в мастера спорта. Оттого гвоздить меня будет затруднительно.
Я в каталажке со всеми находил всеобщий язык, алкая я человек дикий. Не боготворю общение, а мне все болтают, что я обаятельный. Давай я же арап. Арапам возложено быть обаятельными.
Со мной сидел командир штурмового батальона в Афгане. Взаправдашний душегуб: он расстреливал и баб, и ребятенков. Заходит в аул — кроссовки белокипенные, костюм безукоризненная; сходит — тяни алый от крови. Настолько он мне болтал, что ввек в жизни не видал более безжалостного человека, чем я.
Люд сейчас на меня реагируют больно позитивно, никакой агрессии. Лишь один-одинехонек один какая-то мадам в бриллиантах вышла из «мерседеса» и вопила мне: «Жулик».
Я сидел с самыми неодинаковыми убийцами и маньяками, однако по их наружному виду и поведению этого про них взговорить невозможно. Никто по ночам из них не вопит, кошмары никого не изводят. Дрыхают будто младенцы. Я сидел с киллером Лешей Бойцом. На нем было 30 прахов. Суперкиллер. В жизни — развеселый, бодрый человек, больно симпатичный. За 30 прахов ему дали 23 года. Капля, верно. Он был человек безмерно бережливый — оружие взимал всего в перчатках, дробно менял наружность. И вот на чем он влип: заказали ему кого-то, он заминировал авто, а сам засел следить из укрытия. К автомобилю подбежали детвора и стали выступать. Он вышел и отогнал их. А детвора запомнили его и впоследствии рассказали все родителям.
В каталажке не ощущаешь к этим людам омерзение. Там это не вкалывает. Одному из маньяков я должен тем, что стал стихи катать. Ввек не катал стихов. В молодости все катают стихи, а я не катал. И вот мой сокамерник как-то попросил меня написать стихотворение для его бабы. Это был один-одинехонек из Ховринских маньяков: была таковая парочка — они сам-друг ездили на машине, а когда видали выступающую бабу, один-одинехонек вылезал, доставал биту и гвоздил по котелке, а иной грабил. Крупный подобный, уверенный в себе. И вот он попросил меня: «Сережа, а напиши моей бабе стихотворение какое хорошее». Я болтаю: «Ага не катаю я стихов». «А ты, — болтает он, — вспомяни что-нибудь — про любовь». Я вспоминал, вспоминал и, наконец, вспомянул Гумилева, про озеро Чад. Стал катать и осмыслил, что две строчки никак не могу вспомянуть. Давай и в итоге сам их сочинил. А ему эти две строчки вяще итого показались.
Я не романтичный. Песни о любви всегдашне катают ледяные люд.
В каталажке я взялся вести дневник. Впоследствии я влетел на спецблок, и мне запретили его вести. Невозможно, болтают, выказывать внутренние тюремные затаенны. И тогда я занялся художественной литературой.
Билеты МММ печатали на тех же заводах, что и доллары. Их в мире, будто, пять штук — какие владеют особенную сертификацию. Эти заводы в итоге отнекивались принимать заказы американского правительства на тираж долларов, потому что я вяще платил.
Это я придумал разместить собственный портрет на билетах МММ. Это был больно аккуратный ход: когда люд видают портрет, это психологически вручает им уверенность, что человек не сбежит.
Ситуация идиотская: меня вкладчики всюду выведают. Я все дожидаюсь, когда меня запамятуют, однако не забывают. Вот как-то поехал на рыбалку в какую-то глухомань. И вдруг едет мимо какой-то дед на машине. Он посмотрел на меня и столь поразился, что впоследствии вкруг меня еще один-одинехонек мир сделал. Я взговорил: «Поехали на фиг отсюда, сейчас ведь вся деревня соберется».
Я исчезал от суда восемь лет. Помню, я покумекал: «Самым благоразумным будет исчезать в Москве». И я стал жительствовать в квартире на соседней улице. А где еще можно жительствовать?. Временами вылезал из дома — на рыбалку. В какой-то газете катали, что меня изловили, а у меня — парик. Однако это абсолютное вранье. Я париков ввек не таскал.
Ненавижу покупать одежу. По-моему, ни один-одинехонек дядька этого не боготворит — ходить по магазинам за одежей. А кто боготворит — это уже не дядька.
В новейшей российской истории мне симпатичен, будто ни диковинно, Ельцин. Единый политик, какой позволял себя критиковать.
В 1994 году, когда все выступало к тому, что меня возьмут, у меня была арендована 6-комнатная шикарная квартира. Конспиративная, настолько взговорить. И я туда отъехал. Однако мне там некомфортно было. Я боготворю, чтоб тапочки домашние возле стояли. И вот я сидел там и постановил включить телевизор. А там Черномырдина спрашивают, что будет с МММ. Ничего не будет, болтает, это частная фирма, нехай сами со своими вкладчиками кумекают; мы не будем ввязываться. Я покумекал: «А чего я тогда тут сижу, пойду-ка я домой». На вытекающий девай меня и взяли.
Когда тебе предъявляют обвинение, по закону ты должен ознакомиться с материалами девала. В моем деле было 650 огромных томов. Это если даже в девай декламировать по тому, то надобно два года. Я стал покорливо декламировать, а суд взговорил, что я затягиваю процесс. Болтаю: «Ничего я не затягиваю, я девай и ночь читаю». Тогда они выбросили решение, дабы я декламировал по пять томов в девай. Я болтаю: «Это же попросту комедия, вы важнее изреките, что вообще не надобно ознакомляться».
Копии всех томов уголовного девала век можно забрать с собой. Однако я взял всего те тома, где списки вкладчиков.
Когда я стал сам катать, мне почитай все разонравились. Мне как-то Булгаков нравился, образцово. Я прежде вообще больно бессчетно декламировал — вяще, чем вытекало бы.
Ввек ни о чем не надобно крушиться — что было, то и было.
Когда все доступно — ничего не охота. Там, на верхушке, ничего дудки — там вакуум. Однако дабы это осмыслить, надобно туда залезть. Я вот слазил и выведал.
У меня дудки грезы. Потому что все, чего я алкаю, у меня век получается.
Единое, что я боготворю, — это рыбалка. Ради этого я могу хоть на Нордовый полюс поехать и сидеть там без одежи, если припрет.
Я на спиннинг боготворю ловить. Боготворю бойкую ловлю, алкая уловы у меня скромные. Когда интерес приводится до профессионализма, это уже не интерес. Это рутина.
При моем образе жизни необходимо заниматься на тренажере. Надобно — значит надобно. А в каталажке я боготворил ладить упражнение для пресса. Ложишься на шконку и краешками перстов ног за головой достаешь. Пять тысяч один без роздыха, каждодневно. Больно, знаете ли, здорово. Длительно всего. Два часа, образцово, получается.
У меня на спецблоке было восемь голодовок. Одна была сухая, восемь суток. Человек без воды может пять-шесть суток простереть. А я недоедал летом, жар, все еще аховее. При обыкновенной голодовке ты медлительно теряешь силы, а при сухой все происходит неожиданно. Однако мне повезло, не загнулся. Я тогда еще был женат, и баба сквозь защитника обделала истерику, какая меня избавила. Невозможно с бабами совершать подвиги — висят, будто груз.
При голодовке теряешь килограмм в девай, внятно. Если хотите похудеть, напружьтесь и не ешьте два-три дня — два-три килограмма низвергнете.
У меня жесткий распорядок дня. Я дрыхаю два раза в стуки по четыре часа: с 6 до 10 поутру и с 6 до 10 ввечеру. Этот порядок я поддерживал даже в каталажке, алкая там это сложно — когда ты сидишь с суровыми людами. Это же больно всех напрягает: ведь один я возлег дрыхать — надобно вести себя негромко, не орать. Это расценивается будто больно капитальный вычура.
В жизни сейчас у меня больно капля событий. Однако я рад. В идеале надобно сидеть и на стенку взирать, будто буддистские монахи. Однако до этого я еще не дошел.
Я жительствую в квартире моих родителей. Мы переехали сюда, на Комсомольский проспект, когда я закончил школу. А до этого я жительствовал в доме визави Новодевичьего монастыря. Самое забавное, что в каталажке у меня был сокамерник — кандидат наук, энтомолог, специалист по бабочкам, какой жительствовал в моем бывшем доме визави Новодевичьего, а детище его ходит в ту же школу, куда я ходил. Совпадение. А сидел он за кража. Ничего изумительного: бабочки бабочками — гроши деньгами. Не надобно путать. Вы что кумекаете, люд, какие занимаются бабочками, не могу бондить?
Соседи, безусловно, знают, кто я подобный, я в этой квартире тысячу лет жительствую. Со мной на площадке жительствует Дима Маликов. Олег Янковский на третьем этаже жительствовал, мы с ним здоровались.
На воле важнецки — важнее, чем в каталажке.
Мне как-то поставили диагноз — рак печени. А моя мама, старший инженер, и батька, монтажник, оба загнулись от рака. В всеобщем, в больнице мне болтают: «У вас рак печени». Я болтаю: «Сколько мне жительствовать?» Полгода, болтают. А сквозь месяц выяснилось, что это ляпсус — у меня какая-то особенность организма, больно похоже на рак, однако это не рак. В всеобщем, я месяц жительствовал с диагнозом «рак печени», и никто из моих ведомых ничего не заприметил. Никто.
У меня специальность была — ненастоящий интеллект. Однако дудки, ненастоящего интеллекта не случается, не болейте.
У меня была в малолетстве феноменальная память, если некто декламировал вслух любой фрагмент, я мог дословно его повторить. А впоследствии у меня было 12 сотрясений мозга. Я был больно маневренным в малолетстве, беспрерывно бросался и колотился головой. Память после этого у меня ухудшилась. Однако не испарилась. Попросту из феноменальной сделалась важнецкой. Давай и слава господу.
Доказать гипотезу пуанкаре я не пробовал. А если б доказал и мне бы дали гроши, от каких отказался Перельман, у меня бы их залпом приставы отняли. А еще обвинили бы, что я налоги с них не оплатил — и вновь бы посадили.
В каталажке, когда нас водили на прогулку, нам век вводили радио «Дача». Это еще аховее, чем «Русское Радио», а выключить невозможно. Вот что я не алкаю пережить вновь.
Новейший год я норовлю помечать один-одинехонек, однако не век получается.
Бытие век вручает тебе не то, что надобно.
Обманывать нехорошо.
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Топ новостей
Наши партнеры
Опрос
Как вам сайт?^