Лучшие рипы от jumo aka end

Одни люд почитают зиппинг лихорадочным заболеванием, иные – моральным уродством. Моя бывшая держалась второго воззрения. Она дала это осмыслить, когда запустила стеклянную вазу мне в голову, поставив тем самым точку в заволокшейся зиме. Диковинно, что мы величали ее семейной жизнью.

После развода я вкусил облегчение. Домашние повечера обернулись в убаюкивающее скольжение с одного телеканала на другой – возле не осталось никого, кто мог бы преступить мою зиппинг-нирвану. В наплыве наития я даже подключил спутниковое ТВ. Полторы сотни каналов сделали забеги по кругу почитай нескончаемыми.

Не знаю, зачем я встал. Всегдашняя горница: шкаф, койка, портрет Есенина на стене. Бес его осмыслит, что меня там зацепило. Верно, статичность картинки. Я дожидался минуту, две, три, однако на экране ничего не менялось. Всего на постели под одеялом некто пару один шевельнулся.

Моя программа дала сбой. Всякий один, налегая кнопку на пульте, я проглядывал первые кадры, определял, какой шлак выбросило на дрожал – ток-шоу, сериал или выпуск новинок, и выступал отдаленнее. А тут завис. На картина не похоже – таковских пауз даже на студии Довженко не ладили, на реалтити-шоу тоже не тянет. Тогда что?

Поутру, допивая собственный чай, я вновь взялся за пульт. Против всегдашнего не стал перебирать все каналы, начиная с первого – залпом нажал две тройки. Диковинную горницу передавали по тридцать третьему каналу.

На экране напрямик в камеру взирала темноволосая девица и мазала пасть, вытянув пасть в забавную дудочку. Первая дума была: все-таки реалити-шоу. Однако тут девица вздрогнула, выронила помаду и, будто будто, вылупилась напрямик на меня.

- Мама!– шепотом взговорила она.

Я приготовился услышать бравую музыку и нежный проблема за кадром: «Запугивает собственное отражение?Воспользуйся нашим…»

- Реклама, - разочарованно вздохнул я.

- Чего?– осведомилась барышня чуть громогласнее. – Вы…вы… кто?

- Важная попытка. Имитация диалога со зрителем, - отчего-то с переходом к делу демиурги ролика не бежали.

- Какая имитация?– незнакомка оторопело потерла висок. Этот жест показался мне ведомым. Внутри что-то дернулось и затихло. Однако кумекать со неопределенными воспоминаниями было сейчас не времена.

- Вы меня слышите?– бережливо, дабы не выглядеть в собственных буркалах идиотом, осведомился я.

- Давай ага. Еще и видаю вдобавок.

- Это трюк какой-то?– я постарался, дабы проблема прозвучал грозно. – Будто это сделано?

- Вы МЕНЯ спрашиваете?– похоже, девица рассердилась. – Понятия не владею, будто вы влетели в мое зеркало!

- Зеркало?Я видаю вас по телевизору!

- Чудеса!Истина?– она вдруг улыбнулась, шагнула назад и засела на койка. Усмешка сделал ее похожей на хорошенькую квак/ушку, и самую малость – на Алису Селезневу. Верно, это сходство и вынудило меня поверить, что она разумеет в происходящем не вяще моего. Гостья из предбудущего не может врать. – Яна. А вас будто кличут?

- Василий. Э-э-э… Василий Андреевич, - незнакомка в телевизоре была раза в два моложе меня.

- И что нам с вами ладить, Василий Андреевич?Мне бы докраситься и на дела, а вы тут все зеркало затворили.

- Я могу испробовать выключить телевизор.

- Испробуйте. Алкая дудки, обождите!Вдруг это все невзначай вышло. Давай, знаете, будто с телефоном случается. Один, и вклинился в посторонний беседа. Сейчас выключитесь, и вяще настолько не выйдет.

- Один-одинехонек один уже вышло. Я видал Вашу горницу ночью.

Барышня изменилась в мурле.

- Ночью?Вы взирали, будто я дрыхаю?

Мне вдруг стало неповоротливо. Аккуратно она взговорила не «сплю», а «моюсь в душе». Диковинно, прозвучи ее слова чуть иначе, я бы испробовал сострить: «К сожалению, у меня не было возможности Вас поцеловать», однако тут опешил.

- Извините.

- Ладно, - она капельку помолчала. – Я, верно, отпрыску. До семинара десять минут.

- Бегите. Только… - У меня возникло сосущее ощущение. Ложно было ее отпускать. Все равновелико, что отказаться от странствия в другой мир из-за сдачи годичного отчета. Тут живая барышня в телевизоре, а у меня елки. Забавно же!– Ввечеру приходите. Выговорим, часов в девять?Я будто один с работы возвращаюсь…

Она лукаво сморщила нос.

- Безусловно, опамятуюсь. Я же тут жительствую.

***

Я отворил входную дверь без пяти восемь. Мне пришлось бросить машину на офисной стоянке, дабы, минуя пробки, влететь домой на час прежде.

- Василий Андреевич, это вы?– осведомилась Яна из горницы. Уходя, я не рискнул отключить телевизор. Она сидела с книжкой на кровати.

- Что декламируем?

- «Двух капитанов».

- Заполняете пробелы малолетства?

- Дудки, попросту перечитываю. Временами охота чего-то безотносительно предсказуемого. Знаете, дабы избыточный один не болеть за героев.

Безусловно, я осведомил. Сам выбирал кинофильмы и книжки по этому принципу. Предпочитал уютное, неторопливое и без эмоциональных потрясений. К образцу, затертого до прорех Конан Доила. Или Саймака. В гробе гробов, зачем бы и дудки?Нервотрепки мне и на работе хватает. А если охота инъекции адреналина, можно новости посмотреть.

- Вы опасаетесь больших ощущений?

- Ага, - Она взговорила это настолько, что я осмыслил: дрожит. Будто аллергик апельсинов и клубники.

- Зачем?

- Внимайте, а может, испробовать специалистов вытребовать?Нехай они посмотрят, что с Вашим телевизором?

- Меняете тему, Яна?– Эта барышня мне нравилась. Ее лягушачья усмешка, неглуб/окие зубки, затененные бельма, белые веснушки на курносом носу. И бегство от больших ощущений тоже нравилось. Оно роднило нас с ней, - Девало ваше. Настолько к каким специалистам мне адресоваться?В телесервис?Или залпом к уфологам?А может, к психиатрам?Вдруг, вы итого лишь моя галлюцинация?

Она сидела на кровати. Я тоже, всего по иную палестину экрана. Ей было двадцать или что-то близ того. Мне тридцать восемь. Яна декламировала «Двух капитанов». И всего за это в нее можно было влопаться.

- Значит, будем хранить тайну?- хитро сощурилась она и отнесла книжку. – Тогда, может, поболтаем?Расскажите о себе. Вы женаты?А детвора жрать?

И я взялся повествовать. О бывшей, с коей мы, к счастью, не обзавелись потомством – в обстоятельствах бессмертной зимы сложно взлелеять безоблачных ребятенков. О работе в консалтинговой конторе – в меру невеселой и не излишне доходной. О необременительных пристрастиях сотрудницами офиса и периодическом бегстве от них под Мурманск, на озера.

Впоследствии мы разыскивали аккурат диковинный передатчик, подключенный к моему телевизору или ее зеркалу. Ничего не нашли, зато сделали любопытное открытие. Другой телевизор, какой стоял в соседней горнице арендуемой мною квартиры, тоже и на тридцать третьем канале демонстрировал жилплощадь Яны. Всего в дружком ракурсе – из прихожей. Там, визави входной двери висело великое зеркало, и в нем, по словам девушки-лягушки, показывала моя изумленная физиономия.

- Это сходит, мне от вас никуда не спрятаться?– она показала ужас на курносой мордочке. – А третьего телевизора у вас дудки?А то у меня еще в ванной зеркало!

- Советуете взять?Это не сложно.

Я предложил ей перебежать на «ты». Она взговорила, что для этого надобно дербалызнуть на брудершафт. Пришлось согласиться. Я выпивал коньяк из чайной кружки, Яна – компот из хрустального фужера. Ничего беспробуднее у нее не выискалось. Мы восстали визави изображений дружок дружка и постарались, дабы наши локти соприкасались. Было забавно. И Яна гоготала, доколе у нее не потек компот из носа.

Впоследствии я декламировал ей стихи Гумилева. «Ныне необычно минорен твой взор. И десницы необычно тонки колени обняв…» И Галича. «Прилетает по ночам ворон. Он бессонницы мой кормчий…». А впоследствии как-то натурально перебежали к прозе – «Витражам патриархов» Олди. К моему изумлению, Яна ничего не слышала об этом дуэте фантастов.

Мы уснули всего под утро. Я собрался с духом и отключил телевизор. В квартире залпом стало порожне. Будто в патроне, из какого выкрутили лампочку. Уже проваливаясь в видение, я вдруг догадался, что Яна настолько ничего и не взговорила о себе.

Ни слова.

Эта дума не вручала мне покоя тяни остаток ночи. Поутру я первым делом потянулся за пультом.

Горница очутилась порожний.

На меня взирала наскоро сконцентрированная ложе, кинутый впопыхах на тумбочку фен и разинутая дверца шкафа. Яна испарилась.

Я до заключительного тянул с выходом из дома. Все гадал, что она возникнет. Однако когда стрелка на часах перевалила за критическую оценку, швырнул чайную чашку в раковину и хлопнул дверью. Если сейчас начихать на работу, то платить за квартиру больно бойко станет нечем. А значит, испарится единый канал связи с Яной. Это дума оглушила меня, словно вопль будильника в субботу поутру. Надобно же, будто бойко отошла в мир другой ветхая система приоритетов. Мне ничего не стоит остаться без денег на жилье, бензин и еду, а я волнуюсь всего об изображении диковинной барышни на экране своего телевизора. Вот уж седина в бороду…


Яна вернулась домой всего в девять повечера.

- Репетировали весну, - выдохлось доложила она и плюхнулась на койка. – Видишь, я выступаю Геллу. Давай, колдунью. У нас конферанс будет по «Артисту и Маргарите».

И вновь, будто вчера, меня кольнуло вряд уловимое воспоминание. Гелла… Конферанс по «Артисту и Маргарите»… Помаячило и пропало. Зато осталась оскорбление.

- Ты могла бы предупредить. Я напугался, не найдя тебя поутру.

- Правда-правда напугался?Не подсмеиваешься?– на ее треугольном личике вспыхнул подобный нелицемерный восхищение, что я засмеялся.

- Давай безусловно!Постановил, ты мне привиделась. Оттого дожидаюсь от тебя пароли и явки. Будто твоя фамилия?Где ты жительствуешь?

Все очутилось не настолько ахово. Яна жительствовала не в Москве, однако и не в Петропавловске Камчатском. Это был город-милионник в семи часах езды от МКАД. То жрать ничего не стоило засесть за руль в пятницу ввечеру и в субботу поутру очутиться у нее.

Однако самое основное - Яна жительствовала в городе моей юности. Пять лет в техническом вузе сделали его почитай кровным. Окончив эконом, я женился и отъехал в Москву, однако, в тех концах до сих пор обитал кое-кто из моих дружков. Все складывалось благополучно. Лишь бы дотянуть до гроба недели. Ныне была всего окружение.

- Моя очередность тебе декламировать, - Яна уже сидела возле зеркала. Она освободила его с тумбы и поставила на койка. Ныне лик барышни было в каких-то тридцати сантиметров от меня.

- И твой выбор пал на…

- Александра Грина. «Сто верст по реке». Знаешь подобный рассказ?

- Не помню.

Доколе она декламировала, я кумекал, что самое великое чудо на планете – это неожиданное совпадение вселенных двух прежде не ведомых дружок с дружком людей. Совпадение проглоченных книжек, боготворимых кинофильмов и песен, ключевых фраз, воспоминаний и трепетов. Изощренное наслаждение от узнавания – мы с тобой похожи, похожи, несмотря на запропасть в два десятка лет.

- Эй, ага ты уже декламировал этот рассказ!Я же ощущаю!

- Декламировал. В седьмом классе. И впоследствии пару один перечитывал. Однако мне нравится тебя внимать.

Три дня, аккуратнее три повечера, переходящих в ночь… Вполне довольно, дабы осмыслить, как все всерьез. Важнее, «насколько все необратимо». Наше знакомство с Яной было абсолютно верным, оттого Промысел пошло навстречу и организовало крохотное чудо – связь между моим телевизором и ее зеркалом.

- Ты будешь у меня завтра?– Яна напугалась.

- Трусишь?

- Безусловно!А вдруг вживую я тебе не покажусь?Давай, жрать же там всякие флюиды, запахи, плотская совместимость, в гробе концов…

- Жрать. Однако нам нечего дрожать. Можешь поверить.

***

Возле дома Яны я был близ семи утра. Будто, впервинку в жизни мне за всю ночь езды на машине ни на минуту не пожелалось дрыхать. Возбуждение орудовало не аховее четы банок энергетика. Дудки, пожалуй, важнее - оно не будило изжоги.

Я взлетел на третий этаж, нашел опрятную дверь с номером восемь, позвонил и застыл в ожидании поспешных шагов. Однако Яна не бежала выказывать. Верно, смогла уснуть всего под утро. Я сделал абсолютный вдох, почувствовав выступающий из чьей-то квартиры аромат утренних блинов, и вновь нажал на кнопку зазвониста.

- Кто там?– бабий голос за дверью никак не мог относиться Яне. Воображение нарисовало оплывшую тетку в линялом халате.

- Мне бы Яну. Калинину. Я не обмишурился адресом?

- Обмишурился!– тетка все-таки отворила дверь, продемонстрировав заспанную физиономию. Воображение очутилось на вышине – баба неприкрыто маялась от избыточного веса и таскала бледно-желтый махровый халат. – Нету у нас никакой Яны. И ввек не было.

В тот момент я напугался, однако не велико. Извинился перед пробужденной теткой, уверился, что оплошки с адресом дудки, и вышел на улицу. Позвонил на домашний телефон Яны – она отчего-то не дала мне сотовый, а я не стал спрашивать. Трубка галантно откликнулась, что такового номера не бытует, и ахнула в барабанные перепонки очередностью кратких гудков.

Не существует… Дудки и ввек не было… Тебе все привиделось: барышня, рассказ Грина, портрет Есенина на стене…

Вот тут мне стало боязно. И излишняя поездка показалась самой крохотной из вероятных аварий. Я еще один десять набрал номер Яны – все впустую. Впоследствии засел на скамейку возле подъезда и закурил. Попытался рассуждать если не безмятежно, то алкая бы вменяемо. Яна не жительствует по продиктованному ею адресу. Что это может означать?Ага всего две вещи. Либо пора выступать сдаваться в Кащенко, либо меня жестко разыграли.

Первую версию трогать доколе не владело резона. Для шизофреника я был излишне самокритичен. Тогда розыгрыш?Некто из приятелей постарался?Сомнительно. Во-первых, кому я надобен, дабы устраивать по мою давлю шоу Трумана?Во-вторых, взирай «во-первых». Дудки у меня ни дружков, ни ворогов, какие могли бы вбухать в подобную шутку, бес знает сколько денег, сил, времени - придумать сценарий, раздобыть надобную технику, найти важнецкую актрису…

Под ребрами завозилась глухая боль. Яна актриса?

Даже если настолько, я должен ее найти. Жрать вещи, какие невозможно сразиться. Для этого надобно алкая бы наполовину, хоть на четверть быть той, кем пробовала видеться девушка-лягушка. Значит, я не затихну, доколе не повстречаюсь с ней. Зачем она дала мне собственно этот адрес?Ей было надобно, дабы я сюда приехал. А впоследствии что-то сделал?Кого-то нашел?

Из подъезда вышел мужик околопенсионного возраста с мурлом цвета наваристого борща. Вдогон на поводке ковылял английский бульдог. Я поздоровался с собачником и осведомился, не знакома ли ему Яна Калинина или некто в подъезде с подобный фамилией?

- Дык, капитан Калинин с бабой тут жительствовал. Напрямик надобно мной, - радостно доложил мужик. – Давай будто капитан – военным его, безусловно, не наименуешь. Скорее, артистом. Он в хоре при североморском флоте заливался доколе в отставку не вышел. Голос у него важнецкий был. Будто с мужиками поддаст, настолько вручай трубить: «На палубу вышел, а палубы дудки. – Вдруг заволок хозяин заскучавшего пса, - Вся палуба в трюм завалилась. На миг я завидел апельсинный свет, упал, и пустотел литра разбилось…» Вот подобный человечише!

- А встретиться с ним можно?Где он сейчас?

- На могильник поди. Уже лет пять будто помер. Баба квартиру загнала и к родичам съехала. В зона куда-то.

- А детвора у них были?

- Детвора?Вот чего не помню, того не помню.

- Зачем вам их детвора?– за моей спиной материализовалась крепенькая пенсионерка в ярко-розовой панаме и с корзинкой в деснице. – Калининых-то?

- Настолько у них в Подмосковье родственница на тот свет собралась… - взялся сочинять я на ходу. – Домик алкает бросить. Вот попросила наследников найти. Сама она давненько с ними связь затеряла. Лет пятнадцать назад.

- Давай, безукоризненна триллер!– обрадовался мужик и подмигнул бульдогу. – Мне бы кто домик в Подмосковье бросил, шоб я от своей жабы убег.

- Выступай, Паш, - беззлобно замахнулась на него корзинкой пенсионерка. – Тебе на Вальку молиться надобно. Вот сляжет от своих болячек, выплачешься тогда, - впоследствии обернулась ко мне. - Вам важнее не ребятенков разыскивать, а бабу, Анну Кондратьевну. Вяще никого не осталось.

- А дочь?– бухнул я наобум. – Вроде, ее Яной звали…

- Давай, вы и вспомянули. Яночка еще в девяноста седьмом загнулась. Итого год в институте отучилась. Сердечницей была. Лекари гвоздили, до школы не протянет, а девочка суженая-ряженою стать поспела, - Баба болтала, глядя в палестину. Будто будто извинялась, что вырвана сквозь столько лет опечалить кого-то аховым известием, - Вы не на машине часом?– вдруг воскресла она. – Мне тут на могильник к сестре перед Пасхой надобно. Может, подкинете?А я вам могилку Яночкину покажу.

***

Всю стезю я конвульсивно разыскивал объяснение услышанному доколе не очутился перед свежевыкрашенной бирюзовый оградкой. За ней валялись две ухоженные могилы. Родителя и дочери. С отполированного куса черного гранита на меня взирала карточка курносой барышни. Моей девушки-лягушки. Под ней ветхой позолотой поблескивала безжалостная, будто вердикт докторов, надпись: «Калинина Янина Владимировна. 1978-1997»

Я оглох и затерял способность передвигаться. Мир свертелся до размера крохотного клочка земли, на каком стоял надгробный монумент. Все другое испарилось, погибло в ядерном взрыве миллион лет назад. А я продолжал стоять, зажатый между двух фактов: начальный - всю неделю я водился с чудесной, чародейной, невообразимой барышней, другой – эта барышня загнулась в былом веке.

Возле надгробия валялась порожняя ваза из изумрудного стекла в черномазых разводах, брошенных вешним дождем. Эта безделица и вынудила меня вспомянуть. Аккуратно она была рычагом, взводившим заслонку резервуара с голосами из былого.

… Мне двадцать два, и я жительствую с ощущением невозможной легкости бытия. Денег, какие присылают родители, хватает на квартиру, шмотки, еду и пускание пыли в бельма великолепному полу. Этот самый великолепный пустотел бытует для меня не в облике раздельных особей, а в порядке эпизодов. Эпизод Даша на дне города, эпизод Катенька по случаю посвящения в первокурсники, эпизод «блондинка с биолого-почвенного» во времена пятничной пьянки… Где-то в затылке сидит упование постановить доля карьерных задач за счет очередной Дашеньки или Машеньки. На экономе до чертиков потенциальных невест с энергичными папами. Половина девяностых – времена наивного цинизма.

Дудки, эта барышня не переворотила мою бытие и не вынудила народиться наново. Попросту ее эпизод неожиданно заволокся на круглых три дня. Мы ферментировали по лесопарку, собирали подснежники, какие она упрямо кликала пролеской, и пересказывали дружок дружку боготворимые книжки, сидя на краю крутояра. Я проворонил колоквиум, дабы сводить ее на «Титаник». Аннулировал рандеву с перспективной Викой – дочерью владетеля сети магазинов бытовой техники. А под амба третьего дня притащил Яну на вечеринку к приятелю в его мансарду.

И надобно же было туда заявиться самоуверенной Вике.

И надобно же было мне согласиться на крохотное приключение с ней в ванной.

И надобно же было приятелю распахнуть хлипкую дверь и громогласно прокомментировать завиденное.

У Яны был природный порок сердца. Она относилась к тем изнеженным цветам, какие жительствуют до первого взаправдашнего стресса. Я ничего об этом не осведомил, однако неведение обстоятельств, будто говориться, не уменьшает вины.

Бирюзовая калитка скрипнула, нехотя проворонив меня за ограду. Шаткая лавочка подставила потемневшую от времени и мокропогодицы горбу. Я засел, впоследствии нагнулся и поднял с земли изумрудную вазу.

Человек способен запамятовать то, что его разрушает. Мы помним гладко столько, сколько можем вынести без большущего ущерба для душевного комфорта. Все другое прячем в далеком углу шкафа за грудой ветхого тряпья и жительствуем отдаленнее: ходим на невеселую работу, маемся в полудохлом союзе и всякий вечер ныряем в зиппинг-нирвану. А впоследствии память возвращается к нам парой случайных фраз, ветхой песней или… копеечной стекляшкой.

- Вася?Вы ведь Вася?– донесся из былого голос матери Яны. Худенькая баба в черной кружевной косынке пристала ко мне залпом после похорон, – Яночка выканючивала Вам сказать…

- Я не…

- Дудки, дудки, ничего не говорите. Она выканючивала передать вам благодарствую. Эти три дня моя дочь жительствовала по-настоящему, будто крепкий человек. Влопалась напоследок. Эти цветы для Яночки?

Я, безгласно, простер букет бирюзовых пролесок. Баба поставила его в изумрудную вазочку, какую некто, словно нарочно, принес на могильник для скромных лесных цветов.

***

Путь швыряла под колеса пунктир ослепительно-белой разметки. Сумерки раскололи мир на две половины: темно-синяя линия и ясное небосвод в языках розовых облаков. Стрелка спидометра вздрагивала возле ста восьмидесяти. Однако мне было капля. Я рвался домой, дабы увериться – на тридцать третьем канале демонстрируют заунывные сериалы или документальные кинофильмы о дикой натуре, а Яна… Яна жительствовала в моем воображении лишь до тех пор, доколе ко мне не вернулось вытесненное воспоминание. Я гадал и вдруг дрожал, что ввек вяще ее не завижу.

Квартира встретилась меня ожиданием. Оно валялось в складках плотных штор, дымило по углам сгустками пыли, взирало в мглу белесым экраном телевизора. Не разуваясь, я миновал в спальню, нашарил пульт в морщинах покрывала и двукратно нажал цифру три.

Яна валялась, свертевшись клубочком, на своей кровати и взирала напрямик на меня.

- Негромко, не надобно ничего объяснять, - зашептала она, трогательно сморщив чело. – Я знаю, ты не смог приехать. Алкал, однако не смог.

- Прости…

- Мне не надобно было тебя отпускать. Пусть… нехай все останется, будто жрать.

Понимание налегло вдруг с усталью. Яна ничего не знает о своей смерти. Она жительствует в диковинном мире младенческих книжек, студенческих репетиций и наших ночных тары-бары-раста-баров. Девушка-фантом, игра моего воображения, напоминание о не случившейся жизни…

Я коснулся дланью экрана телевизора. Его поверхность показалась неожиданно мерзлой, словно оконное стекло. Яна потянулась навстречу и притиснулась щекой к моей деснице.

- Будто диковинно, я ощущаю тепло твоей длани. Начальный раз… - взговорила она, блаженно прикрыв бельма.

( c)snovazima