Лучшие рипы от jumo aka end

Дед ввалился в палату и длительно взирал на валяющегося в коме дядьку, Костю. С кислородной личиной на мурле, укрытый по подбородок, белый. Дед разумел, что по-хорошему им бы поменяться местами. Это Костя должен был навещать его, валяющегося при смерти. Деду уже срок, Косте - дудки. Он вынудил себя миновать и засесть возле с Костей. Будто пятнадцать лет назад.

Пятнадцать лет назад он нашел Костю у себя под дверью дачи, какая уже тогда стала его основным местом жительства. Костя был в обмороке, истощенный, голодный и выдохшийся. Будто?Откуда?Кто?Вначале Дед завеял его домой и аккуратно также, будто сейчас сидел у его кровати. Ходить Костя стал сквозь пару недель. Заговорил сквозь два месяца. Здешняя доктор корила Деда и обещалась, что мальчишка его обворует и сбежит. Участковый беспорочно разыскивал откуда бы мог запропасть мальчишка, однако не мог ничего найти. Соседи ничего не болтали, однако шептались сквозь шаткие заборы между участками, порицая или поддерживая. Деду было плевать. Он бегал за Костей будто за своим сыном, какого у него не было, в другом бытие деда не велико изменилась. Он все также преподавал в музыкальной школе, соединяя уроки с всегдашними школьными уроками музыки, горбатился на огороде, ходил за молоком со ветхой авоськой и вечерками декламировал "Новейший мир" либо что-то из классики.

Сквозь несколько месяцев Господь знает будто однако участковый организовал Косте документы. Сказывалось, что поселок был капельный, ага от Москвы вдалеке.

Сквозь полгода Костя впервинку наименовал Деда папой.

- Папа?Ты будто?- гораздо более осипло, гораздо более взросло. Дед встрепенулся, отряхивая паутину воспоминаний.
- Я то ничего, Костя, мог бы и аховее. Сам будто себя ощущаешь?
Костя апатично улыбнулся и посмотрел в окно, норовя не жмуриться от свежего вешнего солнца.
- Готов порхать!Я длительно тут уже?
- Неделю.
- Зато залпом болтаю. Настолько и ходить возьмусь прежде. Зато ныне мне можно зажать титул прошибающего лбом грузовики!

Дед вздрогнул. Неделю назад рок словно схватилась о тех неучтенных пятнадцати годах семейного счастья, свалившихся на Деда, и постановила исправить оплошку. Доколе дед валандался в огороде, на стезе чуть возвышеннее затерял управление грузовик. Будто он там очутился и зачем ждало кумекать следствию, водитель же валялся в коме в соседней палате. Единое что упел осмыслить Дед, это что на него бросалась огромная махина, монстр из громыхающего и скрежещущего металла, надрывисто ревущий и абсолютно непредсказуемо переворачивающийся. Дед не напугался, он осмыслил, что уже все и поспел пожалеть, что разинутый гроб ему не сверкает, а впоследствии взялся Костя. Костя воздушно подхватил сухое тело Деда на десницы и побежал. Дед зажмурился. Впоследствии был удар об землю и безмолвие. Когда соседи вытребовали докторов, у Деда не нашли ни царапины. Костю нашли в осколках. Царапины были, и не всего царапины. Костя затерял самое ценное - десницы, и Дед не осведомил будто ему это взговорить. Его отвезли в райцентр и соседи поочередно возили Деда проведать сына. За эти годы они смирились с Костей и даже полюбили его. Костю невозможно было не полюбить. Век развеселый, век готовый поддержать...

- К слову о моем тараноподобном лбу, он зудит!- обнародовал Костя и полез высвобождать из под одеяла десницу. Дед застыл. Он не дрожал, когда на него летела фура, однако ныне он трепетал от ужаса. Косты с интересом посмотрел на десницу и хихикнул. Басистее запястья десницы не было.
- А по ощущениям она тут будто тут. Какая досада!
Он почесал чело той долею десницы, что была чуть повозвышеннее культяпки, и прибрал десницу на пункт. Дед вытаращился на сына. Сын тепло улыбнулся, впоследствии сморщился и опять вытащил десницу на свет. Ныне он взирал на нее гораздо длиннее. Впоследствии отхватил вторую десницу. Дед немотствовал, затаив дыхание. Костя будто заправский экспериментатор внимательно осмотрел бинты со всех сторонок, помахал ими вразнобой, попытался соединить и поморщился от валяйся. Впоследствии он попытался соотнести какая из десниц у него ныне длиннее, однако заявил, что достоверно взговорить невозможно. Он почесал потылица, попытался натянуть на себя одеяло и вдруг выпрямился на кровати с речением ужаса на мурле.
- Будто же я буду выступать!
После этого Костя затерял сознания. Дед, доселе дрожавший издать хоть звук, в немом ужасе следивший за Костей, вывернул из палаты и уже в коридоре свертелся калачиком на полу и заплакал. Медсестры не могли его угомонить.
- На его месте должен был быть я!На его месте должен был быть я!

Костя век боготворил внимать будто Дед выступает на пианино, будь то задание или попросту для дави. Даже не взявшись болтать, собственно к инструменту Костя сделал свои первые шаги после немочи. Дед выступал Шопена. Костя пристал к инструменту и возложил десницу на покрышку, пробуя прочувствовать вибрации инструмента, однако будто всего Дед перестал выступать, отошел в собственный уголок. Исподволь Костя стал присутствовать на всех уроках, а когда Дед возвращался домой с работы, он нередко слышал будто мальчишка что-то наигрывает, пробует звуки на вкус. Как-то Дед услышал не комплект разрозненных звуков, а круглое вещица. Собственно после этого к Косте стала возвращаться выговор. Музыка и Костино здоровье были каким-то загадочным образом связаны. Чем вяще Костя выздоравливал, тем сложнее и абсолютнее становились его сочинения. Когда мальчугану было ахово, от его музыки становилось минорно, а когда он был безоблачен, даже случайные прохожие начинали сами того не замечая пританцовывать при ходьбе. Костя мог не выступать неделями, если был занят, однако инструмент и музыка для него были святы. Святое сочеталось с абсолютным отсутствием вожделения это святое эксплуатировать сверх меры. Костя не стал профессиональным музыкантом. Он не менее радостно грузил товары в здешнем магазине и скрепя сердцем согласился взять на себя класс малышей в школе. А выступал для дави. Послушать его "для души" приходили даже из соседних древень.

Дед очнулся в палате возле с Костей.
- Добрутра, пап!- весело поприветствовал его Костя и радостно помахал тем, что осталось от левой десницы, - это я попросил дабы тебя тут бросили. Мне безмятежнее, ага и тебе тоже. А я тут книжки пробую декламировать без десниц, занимаюсь листы передувать с места на пункт. Даже получается!Основное - не чихать, а то доколе догадаешься какой долею десницы закрывать пасть, все собьется к чертовой
матери.
- Костя... извини...
- За что, пап?
- Я должен был быть на твоем месте.
- Ничего ты не должен, и брось эту тему!Что было, то было!

Костю забирали из больницы круглой ватагой. Участковый приехал на служебной машине напрямик ко входу и стал усиленно размахивать фуражкой перед Костиным окном.
- Давай вот, меня уже приехали в милицию забирать... - пошутил Костя.
- Н-нельзя, мы не отдадим!- испуганно встрепенулась медсестра, забежавшая поболтать.
- И скорая с ними... на случай если буду буянить, - тем же капитальным тоном продолжил пациент, глядя будто из машины вылезает здешняя доктор. Глядя на еще прибывающие машины он алкал еще добавить про осмысленных, однако постановил не излишне нервировать молоденькую медсестру. То ли Дед их предупредил, то ли встречающие очутились корректнее, чем встречено находить, однако про десницы никто норовил не болтать. Попросту некто прихватил его сумку, некто одежу, некто документы и все дружно выдвинулись к дому. На людах Костя хорохорился. За всеобщим столом он почитай не ел, зато наотрез отказался от попыток его покормить с ложечки и трепался без умолку. Благо соседки догадались сами прибрать за собой под предлогом что не мужское это девало мыть посуду.

Из магазина Костя рассчитался сам, не дожидаясь доколе его попросят. Осталась всего школа. Там вроде будто не было надобности настолько деятельно употреблять десницами. Он на изумление воздушно вбил ребятенкам что приключилось с десницами. Детвора объяснение встретили воздушно. Костя, по всей видимости, настолько и не встретил. Потянулась череда унылых дней, когда Костя на людах хорохорился, однако все очевиднее маялся от своей ущербности, а дед прилагал немыслимые усилия дабы избыточный один перед сыном не маячить. Отсутствие десниц восстало между ними непробиваемой преградой, стеной, причиной коей Костя видал свою ущербность, а Дед осведомил, что это его итого лишь его собственный себялюбие и ощущение вины.

- Папа, можно я посижу на уроке?- Дед занимался с подающим надежды парнем переходного возраста. Парень сочувственно перекосился на Костю, однако продолжил выступать. Остаток урока Костя безгласно внимал музыку. Когда парень ретировался, Дед продолжил выступать. Ему виделось, что всего музыка удерживает Костю тут. Не порицающего Костю, каким его остатнее времена видел себе Дед, а того самого мальчугана, какой попросту больно велико выдохся. Костя привалился щекой к деревянному боку пианино. Дед выступал вещица за созданием, дрожа встать. Они сидели настолько, доколе не опамятовалась доктор дабы проведать будто Костино поправка.

Костя вновь стал завсегдатаем на уроках деда, однако если как-то в малолетстве ему этого хватало для выздоровления, то ныне этого было капля. Косте с всяким днем становилось все аховее. Дед уже подмечал, что собственно музыка исцелила Костю, однако ныне реакция была возвратной. Дед уже не мог выступать настолько бессчетно, будто прежде, Костя не мог выступать вообще. Он болтался вкруг инструмента, пробовал жать клавиши тем, что осталось от десниц, однако что он мог. Он отощал и побледнел, впоследствии стал отнекиваться от еды. Лекари в поликлинике разводили десницами и выписывали течения на обследование в районную клинику. Там Костю просветили со всех сторонок и выписали курс к психиатру, одного похода к какому Косте хватило, дабы возненавидеть представителей данной специальности.

Некто принес Деду проигрыватель и подборку дисков с классикой. Костя воодушевленно послушал в течение получаса, а впоследствии попросил забрать.
- Она не живая.

В райцентре был концерт симфонической музыки. Сосед, владетель здешнего круглосуточного магазина, согласился свозить Костю с батею на концерт. К этому времени Костя уже еле ходил. Опираясь на соседа, Костя с трудом зарылся в машину на заднее сидение, возложив голову не сухие колени родителя. Аккуратно также его завели в концертный зал. Когда заиграла музыка, Костя словно встрепенулся, посунувшись вперед, алчно впитывая звуки. Десницы взялись летать над коленями, доколе не бытующие персты сопровождали оркестру. Это могла бы быть изумительная, неслыханная музыка, однако никто кроме Кости не мог ее слышать.
- Ишь ты, воскрес что ли?- хмыкнул сосед.
Дед покачал головой. Он осведомил, что это лишь временное облегчение.
- Ведь не я же выступаю... - прошептал Костя.

Потянулась череда дней, когда Костя все бросче угасал. После концерта он перестал болтать, а исподволь и перестал ходить. Деду поддержали передвинуть парня в гостиную, где он безгласно взирал на пианино. Ел он опять с ложечки. Психиатр пробовал прорваться к Косте и выписывал ему какие-то таблетки, однако ничто не могло вернуть парню волю к жизни. Впрочем, дед разумел, что его самого то тут всего сын и содержит. Смотается сын - смотается и батька.
- И надобно ему было народиться у нас в гаси. В столице бы с ним небось такового не случилось, был бы уже богатым, по миру бы ездил... – сокрушался участковый.
- Давай, покумекаешь, музыка, - возмущалась директриса школы, - было бы из-за чего маяться!Я бы еще осмыслила, если из-за любви!

Временами по ночам деду чудилось, что Костя, вновь ставший крохотным мальчишкой, малодушно подбегает к инструменту и жмет вразнобой по одной-две клавиши. Он поворачивался на иной бок, однако сны его травили, сопровождаясь горьким осознанием того, что это итого лишь сны. Дед осведомил, что это невозможно. Даже когда он бодрстовал, слуховые галлюцинации травили его, однако когда он, срываясь с места подбегал к гостиной, Костя будто всегдашне валялся на диване и попросту не моргая взирал на пианино. По всей видимости, Дед сходил с интеллекта.

Как-то, возвращаясь домой с работы, Дед услышал музыку, какую мог выступать всего Костя. Это было безапеляционно невозможно, и зря его сердце забилось со скоростью, более приличествующей экзальтированному юнцу. Если его галлюцинации перебежали в таковскую стадию, впору было названивать докторам, однако что бы те сделали?Возложили его на обследование, стали бы разыскивать опухоли. А денег и настолько еле хватает, ага и кто выглядит за Костей. Увы, дума "Я должен держаться" не перебивала грохота марша на пианино. Смиренно вздохнув, Дед медлительно разоблачился, всунул ноги в теплые тапки и пошаркал проведать сына. Вот, он миновал коридор, пристал к двери, до заключительного глядя себе под ноги, наконец поднял бельма на Костю.

Костя сидел!Дудки, пожалуй, величаво даже не это, Костя воскрес!Его бельма пламенели, на щеках взялся румянец, он будто светился изнутри. Однако даже не это самое величавое. Костя выступал на пианино!!!Безусловно, десницы у него не отросли, более того, Дед понятия не владел будто Костя это ладил, однако парень взирал на инструмент, а клавиши гонялись настолько, будто на них выступают будто вселенная в четыре десницы. Дед протер бельма, однако видение не испарилось.
- Папа!Я ныне настолько могу!Взирай!Я ныне не куц двумя десницами!Я могу выступать в четыре, в пять десниц!Взирай!
Костя перебросил бельма возвратно на инструмент и клавиши запрыгали с неправдоподобной скоростью, умудряясь при этом как-то складываться в мелодию. Костя ликовал. Дед оглянулся вкруг, не зная будто отличить явь от фантазии, однако тут на звук забежал сосед.
- Оп-па!Ага ты, Костик, этот, экстрасенс, я настолько погляжу...

Сосед взялся снимать на сотовый телефон то, будто Костя выступал, однако тому было безотносительно все равновелико. Он был музыкой и другое не владело значения. Вся музыка, что копилась в его котелке вдруг нашла выход, марш сменился мазуркой, мазурка сонатой, соната джаззовым мотивом, какому на смену опамятовался вальс. Прохожие, а в их поселке все дружок дружка осведомили, останавливались под окнами или закатывались в дом. Дед с изумлением взирал на этих виделось бы чужих людей, а впоследствии с еще большущим изумлением на сына.
- Ныне я за тебя безмятежен, сынок, ныне и помирать не боязно.

Музыка прервалась вдруг и Костя, завернул круглые от ужаса бельма в палестину родителя. Дед валялся в десницах соседа, какой изловил дружка, когда тот пошатнулся, и безоблачно оскалялся. Доктор, какая тоже внимала музыку, констатировала конец. Люд стесненно расходились по домам, остались всего самые неизменные дружки семьи.

Деда похоронили сквозь три дня. От музыки, какую исполнил Костя, невозможно валялись сердца даже тех, кто вблизи Деда не осведомил, слезы наворачивались у людей на бельма. Они втихомолку вытирали их, пробуя осмыслить откуда докатывается музыка и кто ее выступает, однако капля кто был готов поверить, что эта музыка – творение долговязого калеки, что стоит возле с гробом, белый однако без монолитной слезинки. Его ощущения были звуками. За него нюнили все другие.

Вяще Костю в городе не видали.

Болтают, безрукого пианиста всречали в неодинаковое времена в неодинаковых горjдах и поселках от Владивостока до Калининграда, даже несколько свидетелей выискалось в Москве, а еще в Минске и даже в Киеве и Николаеве. Болтают, музыка – не всего его ощущения, однако и его еда. Болтают, он сам – музыка. Однако вряд ли мы с вами его завидим. Болтают, на публику он не выступает.

( с)Arlyonka, 2010