Бизнесмен лишился семьи из-за 180 килограмм кокаина (16 фото)
НОРБЕРТ ВИТТЕ: «Я происхожу из древнего ярмарочного рода. Про моего деда,
Отто Витте, даже написана книжка, зовется «Бывший король Албании». Он был знаменитым авантюристом и в начале XX века бессчетно вояжировал с цирком по Европе. Как-то на Балканах его забрали македонские разбойники, однако в 1912 году он летел от них, влетел в Африку, а оттуда — с тремя влюбленными в него пигмейками — пробрался в Турцию, где был завербован османами и даже умудрился похитить стратегические планы болгар в начинающейся Первой Балканской войне(конфликт 1912-1913 годов, в каком против Османской империи выступили Болгария, Греция, Сербия и Черногория).
Где бы дед ни показывал, он век искушал баб, и среди этих дам
была даже принцесса Абиссинии(историческое звание Эфиопии.).
Дед повествовал, будто в момент политической смуты в Албании — вследствие
своей схожести с племянником султана — он организовал по мольбе
османских сильев ложное правительство, ворочал сералем и даже участвовал
в планировании войны против Сербии и Черногории.
Круглых пять дней он был королем Албании.
Дед ратифицировал также, что в 1925 году он баллотировался на пост
президента Рейха: набрал несколько тысяч голосов, однако отказался от них
в пользу Гинденбурга(рейхспрезидент Германии с 1925 по 1934 год.).
И алкая исторических доказательств ни одной из этих историй дудки,
сам дед свято веровал в всякую. Ему даже удалось заверить берлинскую полицию,
что «Король Албании» — это неотъемлемый от его имени сценический псевдоним,
что и было воспроизведено вначале в его виде, а затем и на надгробной плите.
Батька век болтал мне, что я пошел в деда. Сам он, в отличие от деда,
был людом солидным: владел барами, стриптиз-клубами и танцплощадками.
А я занимался в интернате, и моим домом стал парк развлечений «Гамбургер дом».
Верно, оттого я век грезил о собственном парке.
Когда мне миновало семнадцать, я взялся с лотерейного стенда, среди призов
которого частенько ночевал, когда был крохотным.
В это же времена я познакомился со своей бабой — ей тогда было четырнадцать.
Она тоже была из семьи аттракционистов, однако, в отличие от меня,
выросла на электромобилях. Мы поженились, взяли эти самые электромобили,
потом иные аттракционы, а впоследствии и американские горки
«Катапульта» — самые бойкие на тот момент.
Наш бизнес вырастал, однако летом 1981 года приключился бедный случай, какой
отбросил нас назад — цепь диких случайностей ввергла к катастрофе.
Мне надобно было заменить неисправную доля двигателя в «Катапульте».
Я раздал предписания рабочим, какие занимались ремонтом, и отъехал.
Это было перед самым закрытием парка, и в тот момент, когда они взялись вкалывать,
карусель «Скайлаб», стоявшая возле с «Катапультой»,
пошла на добавочный мир. Когда кран ремонтников взялся движение, «Скайлаб»
еще крутилась вкупе с заключительными посетителями.
Вдобавок ко всему был мга, аховая видимость. И вот в мгле, в тумане,
кран врезается в один-одинехонек из вагончиков: искры, грохот, и карусель бросается
на бетонное основание. Погибли семь человек, пятнадцать получили ранения.
Даже ныне, после всех дальнейших событий, могу взговорить,
что это был самый адов момент, какой я пережил в своей жизни.
После нескольких судов мне дали условный срок за халатность,
но мы затеряли все сбережения, поскольку кран не был застрахован.
Нам с бабой потребовалось почитай десять лет, дабы вернуться в прежнее состояние.
Десять лет мы кочевали с передвижными парками, причем гуще итого раздельно:
жена, в основном, по Югославии, я — по Италии. Это был сложный стадия.
Наши детвора — к тому моменту уже пятеро — подросли, и надобно было
что-то беспрерывно придумывать, дабы дом не развалилась.
В 1989 году — накануне падения Берлинской стены — мы перебрались в парк культуры «Плентервальд» в Восточном Берлине.
В ГДР это был культовый парк роздыха. Его отворили в гробе 1960-х возле с советским мемориалом — Трептов-парком.
Когда стена рухнула и берлинский сенат обнародовал конкурс на конструкция
там большущего фокуса развлечений, мы его выиграли, и в 1991 году вступили
во владение парком. Первое, что мы сделали, — срыли тяни асфальт.
Затем проложили дорожки, выкупили у парижского парка
«Замок с привидениями», «Шляпо-бан», «Бездушную петлю», «Гигантские чашки», а на входе поставили огромных динозавров.
Впоследствии мы отворили всевозможные «Американские горки», а «Лебединый поезд»
с прудами и водопадами и младенческая железная путь огибали парк.
У моих ребятенков было все, о чем может грезить детище, — огромное пространство,
полное аттракционов, сластей и праздника.
В всеобщей сложности мы вложили в парк близ 50 миллионов евро, всякий год добавляя
новые аттракционы, и поток посетителей все времена увеличивался.
Дошло до полутора миллионов в год, и этот момент мы стали ощущать
острую нехватку парковочных мест. Люд оставляли машины в лесу,
на аллеях, однако правительство запретило использовать для парковки территорию
прилегающего заповедника. Доколе мы пробовали постановить этот проблема,
парк пер изъяны, и вырастали длительны. Банки спрашивали расплаты по кредитам,
город не выступал на уступки, и исподволь мы стали терять посетителей.
Все закончилось тем, что берлинское правительство разорило нас: по сути, они откромсали посетителям доступ.
Осенью 2001 года «Шпрее-парк» был признан банкротом. Однако, несмотря
на долг в 15 миллионов, никто из моих заимодавцев не был на меня гневит —
они осведомили, что я не грешен в выработавшейся ситуации. Все болтали
мне одно и то же: не надобно было схватываться за таковое девало без политической поддержки.
Тем временем баба моего дружка, родом из Перу, беспрерывно повествовала о том,
как ахово у нее на отчизне обстоят девала с парками:
аттракционы ветхие, и если приехать туда с тем, что жрать в Европе, можно сорвать куш.
Вначале я болтал: «Латинская Америка?Ввек!»
Сознаться, я подумывал о Польше или России. Однако в Польше нам отказали,
а в России в те времена беспрерывно менялись таможенные правила,
и многие владетели парков, какие пробовали затеять бизнес в России, затеряли все свое состояние.
И вот, в одну ночь я постановил: важнецки, мы переедем в Лиму и там возьмемся все наново.
Мне нужны гроши, дабы платить по долгам; мы заработаем их, вернемся, а детвора, если взалкают,
смогут продолжить девало там — настолько я кумекал. Тогда я еще не осведомил,
что уже был бедственно болен и что здешний климат вскоре добьет меня.
В начале 2002 года мы упаковали в контейнеры шесть из наших аттракционов
и улетели — со всеми нашими ребятенками, псинами, попугаями.
Доля сотрудников тоже поехала с нами. Мы не объявляли о своих планах,
и когда о нашем отъезде прознали, для прессы это означало одно: бегство.
Они бежали, катали газеты, а значит, они арапы. Катали и о
пятидесяти миллионах, какие мы якобы прихватили с собой.
Из-за этого возникли проблемы с ввозом аттракционов на перуанской меже
— всем хотелось получить что-то от этих миллионов.
В Перу мы очутились безотносительными гринго, не осведомили ни языка, ни уклада. Нас обжуливали на всяком шагу.
Коррупция съедала наше времена и гроши, и лишь спустя полгода мы нашли
место возле с большущим супермаркетом, стали все направлять.
Однако во влажном климате электрика бойко вылезала из порядка, простои стали
регулярными, и на беспрерывные ремонты мы изводили вяще,
чем добывали. Впрочем, вопреки всему наши аттракционы вкалывали.
Для Перу это была диковина, и наш «Ковер-самолет» был основным хитом.
Многих на нем тошнило, однако он был век переполнен.
И тут я сделал адскую оплошку — вляпался в эту историю с наркотиками.
Баба вкупе с меньшими ребятенками к тому моменту уже отбыла в Германию:
им было бедственно в Лиме, и взаимоотношения наши разладились.
Мы остались сам-друг с сыном Марселем. Моим приятелем стал человек,
который помогал мне в свое времена договариваться с перуанской таможней.
В былом он был наркодилером — подобный взаправдашний бандит с карточками
«разыскивается» на стенах, — и его бражка даже ссудила мне денег.
Однако в качестве расплаты он предложил поучаствовать в транспортировке в Европу
золота-сырца, какое там подпольно перерабатывали.
Выслать груз в Германию они алкали вкупе с моим аттракционом «Ковер-самолет»,
спрятав внутри. Ага, операция была конспиративной, однако в Германии,
в отличие от Перу, за это бы не наказали железно.
Согласился я воздушно. Во-первых, мне надобно было вернуть банкам гроши.
А во-вторых, знаете, я и сам в кое-каком роде мафиози — вояжируя по Италии,
не один владел девало с таковскими пацанами. Не алкаю болтать, что это верно — я осведомил,
что выступаю на злодеяние, — однако все, о чем я кумекал: раздать длительны и вернуться к семье.
В завершающий момент, когда все уже было готово к отправке, мне взговорили,
что вместо золота в «Ковер-самолет» спрячут кокаин.
Я пробовал отказаться: за всю свою бытие не владел девала с наркотиками.
Однако мне дали осмыслить, что если я сейчас спрыгну, то затеряю сына.
И тут у меня случилось несколько душевных пароксизмов сплошь.
Лекари посоветовали безотлагательную операцию в Германии.
Не случись этого, верно, я рискнул бы и встретил иное решение.
Однако я взговорил: бес с вами — и полетел в Германию, бросив Марселя, моего сына,
в Перу при нашем парке. Я, безусловно, волновался, однако меня уверили, что в случае чего он ничем не рискует.
Внутри моего «Ковра-самолета» спрятали 180 килограммов кокаина
общей стоимостью в 14 миллионов долларов, и, сообразно легенде, аттракцион
должен был отправиться морем сквозь Голландию на ремонт.
А поскольку я на тот момент должен был очутиться в Германии, мне взвалили его встретиться.
Однако очутилось, что в деле с самого азбука участвовал агент под прикрытием.
Операция по перехвату звалась «Луна-парк».
Американцы взяли груз еще до того, будто он миновал таможню, а моего
Марселя тут же взяли будто вероятного соучастника.
Его взялись велико прессовать в участке, а он — видаемо, насмотревшись «Рэмбо»,
— постановил выгородить меня, надумал переиграть полицию.
Его вынудили подписаться тут и там, и суд вмиг выбросил вердикт. Марсель,
который вообще был ни при чем, в свои 23 года получил 20 лет
жуткой перуанской каталажки. А ведь если бы не моя заболевание и вырванный
отъезд, в каталажке должен был сидеть я. Настолько я испортил всю бытие сыну.
Меня взяли в Берлине, и на суд, во времена какого у меня
случился еще один-одинехонек пароксизм, меня забросили напрямик из реанимации.
В Германии мне грозилось 15 лет, однако суд встретил во внимание мою заболевание,
и дали семь. Это даже забавно: за 180 килограммов кокаина я получил
самый басистый срок, какой когда-либо вручали в Германии за подобные злодеяния.
Верно, торговли нашего достояния надлежит было достать на погашение
кредитов, однако доколе я сидел в предварительном заточении, все оборудование растащили. Пропало все.
Сквозь четыре года меня и вовсе выпустили за образцовое поведение, однако Марсель...
Газеты катали про него всякое, однако вряд ли его это сейчас волнует.
Каземат Лимы почитается одной из самых ужасных, даже по стандартам Латинской Америки.
Сейчас в ней содержится в шесть один вяще людей,
чем она способна впихнуть. И это беспрерывный шантаж, вымогательство и сила.
За все доводится платить. Всего камера, образцово, обходится
в 250 долларов ежемесячно. В всеобщей сложности мы с моей бывшей бабой
платим близ тысячи евро в месяц — за камеру и за защитников,
но защитники беспрерывно вздувают нас и спрашивают еще денег, и эти гроши уходят маловразумительно на что.
Не настолько давненько мне доложили, что сын пробовал кончить бытие
самоубийством, однако, вероятно, это была попытка его убить.
Правды я не знаю, потому что мне запретили въезд в Перу и я не могу с ним встретиться.
Я пробую сделать все, дабы вытащить его оттуда, и доколе девала обстоят настолько:
Германия согласна, дабы Марсель отбывал срок на отчизне, однако перуанские власти готовы экстрадировать
Марселя всего в том случае, если он отсидит двадцать лет. Однако в Германии
максимальный срок по таковским делам — пятнадцать, и перуанцев это не устраивает.
Заключительные несколько лет я жительствую в Берлине, в нашем парке. Он прикрыт с 2002 года
— с тех пор будто мы отъехали в Перу, — и сейчас он выглядит
довольно уныло: поломанные аттракционы и заросшие павильоны.
Я жительствую тут вкупе со своей новоиспеченной фамилией — мы устроились в нескольких фургонах,
где жрать все, что надобно для жизни. Моя бывшая баба, коей парк относится
де-юре, не перечит, однако в том, что я тут, дудки никакой ностальгии.
Доколе все тянется с Марселем, настолько запросто грошовее.
Бывшая баба может ладить с парком что алкает — загнать с молотка или найти инвестора.
Однако что можно было загнать — уже загнали, а никто из
инвесторов не готов выложить 20 миллионов евро одних всего долгов, какие значатся за парком.
Что-то баба все же ладит: по выходным вкалывает железная путь, по особым
заявкам устраиваются экскурсии среди руин — многим нравится вся эта история.
Однако я в этом не участвую и аккуратно могу взговорить одно: в старом облике парка уже не будет ввек.
У меня век было или всё, или ничего, однако из-за здоровья мое предбудущее мглисто,
и я могу грезить всего в масштабах кратчайшего дня».
Отто Витте, даже написана книжка, зовется «Бывший король Албании». Он был знаменитым авантюристом и в начале XX века бессчетно вояжировал с цирком по Европе. Как-то на Балканах его забрали македонские разбойники, однако в 1912 году он летел от них, влетел в Африку, а оттуда — с тремя влюбленными в него пигмейками — пробрался в Турцию, где был завербован османами и даже умудрился похитить стратегические планы болгар в начинающейся Первой Балканской войне(конфликт 1912-1913 годов, в каком против Османской империи выступили Болгария, Греция, Сербия и Черногория).
Где бы дед ни показывал, он век искушал баб, и среди этих дам
была даже принцесса Абиссинии(историческое звание Эфиопии.).
Дед повествовал, будто в момент политической смуты в Албании — вследствие
своей схожести с племянником султана — он организовал по мольбе
османских сильев ложное правительство, ворочал сералем и даже участвовал
в планировании войны против Сербии и Черногории.
Круглых пять дней он был королем Албании.
Дед ратифицировал также, что в 1925 году он баллотировался на пост
президента Рейха: набрал несколько тысяч голосов, однако отказался от них
в пользу Гинденбурга(рейхспрезидент Германии с 1925 по 1934 год.).
И алкая исторических доказательств ни одной из этих историй дудки,
сам дед свято веровал в всякую. Ему даже удалось заверить берлинскую полицию,
что «Король Албании» — это неотъемлемый от его имени сценический псевдоним,
что и было воспроизведено вначале в его виде, а затем и на надгробной плите.
Батька век болтал мне, что я пошел в деда. Сам он, в отличие от деда,
был людом солидным: владел барами, стриптиз-клубами и танцплощадками.
А я занимался в интернате, и моим домом стал парк развлечений «Гамбургер дом».
Верно, оттого я век грезил о собственном парке.
Когда мне миновало семнадцать, я взялся с лотерейного стенда, среди призов
которого частенько ночевал, когда был крохотным.
В это же времена я познакомился со своей бабой — ей тогда было четырнадцать.
Она тоже была из семьи аттракционистов, однако, в отличие от меня,
выросла на электромобилях. Мы поженились, взяли эти самые электромобили,
потом иные аттракционы, а впоследствии и американские горки
«Катапульта» — самые бойкие на тот момент.
Наш бизнес вырастал, однако летом 1981 года приключился бедный случай, какой
отбросил нас назад — цепь диких случайностей ввергла к катастрофе.
Мне надобно было заменить неисправную доля двигателя в «Катапульте».
Я раздал предписания рабочим, какие занимались ремонтом, и отъехал.
Это было перед самым закрытием парка, и в тот момент, когда они взялись вкалывать,
карусель «Скайлаб», стоявшая возле с «Катапультой»,
пошла на добавочный мир. Когда кран ремонтников взялся движение, «Скайлаб»
еще крутилась вкупе с заключительными посетителями.
Вдобавок ко всему был мга, аховая видимость. И вот в мгле, в тумане,
кран врезается в один-одинехонек из вагончиков: искры, грохот, и карусель бросается
на бетонное основание. Погибли семь человек, пятнадцать получили ранения.
Даже ныне, после всех дальнейших событий, могу взговорить,
что это был самый адов момент, какой я пережил в своей жизни.
После нескольких судов мне дали условный срок за халатность,
но мы затеряли все сбережения, поскольку кран не был застрахован.
Нам с бабой потребовалось почитай десять лет, дабы вернуться в прежнее состояние.
Десять лет мы кочевали с передвижными парками, причем гуще итого раздельно:
жена, в основном, по Югославии, я — по Италии. Это был сложный стадия.
Наши детвора — к тому моменту уже пятеро — подросли, и надобно было
что-то беспрерывно придумывать, дабы дом не развалилась.
В 1989 году — накануне падения Берлинской стены — мы перебрались в парк культуры «Плентервальд» в Восточном Берлине.
В ГДР это был культовый парк роздыха. Его отворили в гробе 1960-х возле с советским мемориалом — Трептов-парком.
Когда стена рухнула и берлинский сенат обнародовал конкурс на конструкция
там большущего фокуса развлечений, мы его выиграли, и в 1991 году вступили
во владение парком. Первое, что мы сделали, — срыли тяни асфальт.
Затем проложили дорожки, выкупили у парижского парка
«Замок с привидениями», «Шляпо-бан», «Бездушную петлю», «Гигантские чашки», а на входе поставили огромных динозавров.
Впоследствии мы отворили всевозможные «Американские горки», а «Лебединый поезд»
с прудами и водопадами и младенческая железная путь огибали парк.
У моих ребятенков было все, о чем может грезить детище, — огромное пространство,
полное аттракционов, сластей и праздника.
В всеобщей сложности мы вложили в парк близ 50 миллионов евро, всякий год добавляя
новые аттракционы, и поток посетителей все времена увеличивался.
Дошло до полутора миллионов в год, и этот момент мы стали ощущать
острую нехватку парковочных мест. Люд оставляли машины в лесу,
на аллеях, однако правительство запретило использовать для парковки территорию
прилегающего заповедника. Доколе мы пробовали постановить этот проблема,
парк пер изъяны, и вырастали длительны. Банки спрашивали расплаты по кредитам,
город не выступал на уступки, и исподволь мы стали терять посетителей.
Все закончилось тем, что берлинское правительство разорило нас: по сути, они откромсали посетителям доступ.
Осенью 2001 года «Шпрее-парк» был признан банкротом. Однако, несмотря
на долг в 15 миллионов, никто из моих заимодавцев не был на меня гневит —
они осведомили, что я не грешен в выработавшейся ситуации. Все болтали
мне одно и то же: не надобно было схватываться за таковое девало без политической поддержки.
Тем временем баба моего дружка, родом из Перу, беспрерывно повествовала о том,
как ахово у нее на отчизне обстоят девала с парками:
аттракционы ветхие, и если приехать туда с тем, что жрать в Европе, можно сорвать куш.
Вначале я болтал: «Латинская Америка?Ввек!»
Сознаться, я подумывал о Польше или России. Однако в Польше нам отказали,
а в России в те времена беспрерывно менялись таможенные правила,
и многие владетели парков, какие пробовали затеять бизнес в России, затеряли все свое состояние.
И вот, в одну ночь я постановил: важнецки, мы переедем в Лиму и там возьмемся все наново.
Мне нужны гроши, дабы платить по долгам; мы заработаем их, вернемся, а детвора, если взалкают,
смогут продолжить девало там — настолько я кумекал. Тогда я еще не осведомил,
что уже был бедственно болен и что здешний климат вскоре добьет меня.
В начале 2002 года мы упаковали в контейнеры шесть из наших аттракционов
и улетели — со всеми нашими ребятенками, псинами, попугаями.
Доля сотрудников тоже поехала с нами. Мы не объявляли о своих планах,
и когда о нашем отъезде прознали, для прессы это означало одно: бегство.
Они бежали, катали газеты, а значит, они арапы. Катали и о
пятидесяти миллионах, какие мы якобы прихватили с собой.
Из-за этого возникли проблемы с ввозом аттракционов на перуанской меже
— всем хотелось получить что-то от этих миллионов.
В Перу мы очутились безотносительными гринго, не осведомили ни языка, ни уклада. Нас обжуливали на всяком шагу.
Коррупция съедала наше времена и гроши, и лишь спустя полгода мы нашли
место возле с большущим супермаркетом, стали все направлять.
Однако во влажном климате электрика бойко вылезала из порядка, простои стали
регулярными, и на беспрерывные ремонты мы изводили вяще,
чем добывали. Впрочем, вопреки всему наши аттракционы вкалывали.
Для Перу это была диковина, и наш «Ковер-самолет» был основным хитом.
Многих на нем тошнило, однако он был век переполнен.
И тут я сделал адскую оплошку — вляпался в эту историю с наркотиками.
Баба вкупе с меньшими ребятенками к тому моменту уже отбыла в Германию:
им было бедственно в Лиме, и взаимоотношения наши разладились.
Мы остались сам-друг с сыном Марселем. Моим приятелем стал человек,
который помогал мне в свое времена договариваться с перуанской таможней.
В былом он был наркодилером — подобный взаправдашний бандит с карточками
«разыскивается» на стенах, — и его бражка даже ссудила мне денег.
Однако в качестве расплаты он предложил поучаствовать в транспортировке в Европу
золота-сырца, какое там подпольно перерабатывали.
Выслать груз в Германию они алкали вкупе с моим аттракционом «Ковер-самолет»,
спрятав внутри. Ага, операция была конспиративной, однако в Германии,
в отличие от Перу, за это бы не наказали железно.
Согласился я воздушно. Во-первых, мне надобно было вернуть банкам гроши.
А во-вторых, знаете, я и сам в кое-каком роде мафиози — вояжируя по Италии,
не один владел девало с таковскими пацанами. Не алкаю болтать, что это верно — я осведомил,
что выступаю на злодеяние, — однако все, о чем я кумекал: раздать длительны и вернуться к семье.
В завершающий момент, когда все уже было готово к отправке, мне взговорили,
что вместо золота в «Ковер-самолет» спрячут кокаин.
Я пробовал отказаться: за всю свою бытие не владел девала с наркотиками.
Однако мне дали осмыслить, что если я сейчас спрыгну, то затеряю сына.
И тут у меня случилось несколько душевных пароксизмов сплошь.
Лекари посоветовали безотлагательную операцию в Германии.
Не случись этого, верно, я рискнул бы и встретил иное решение.
Однако я взговорил: бес с вами — и полетел в Германию, бросив Марселя, моего сына,
в Перу при нашем парке. Я, безусловно, волновался, однако меня уверили, что в случае чего он ничем не рискует.
Внутри моего «Ковра-самолета» спрятали 180 килограммов кокаина
общей стоимостью в 14 миллионов долларов, и, сообразно легенде, аттракцион
должен был отправиться морем сквозь Голландию на ремонт.
А поскольку я на тот момент должен был очутиться в Германии, мне взвалили его встретиться.
Однако очутилось, что в деле с самого азбука участвовал агент под прикрытием.
Операция по перехвату звалась «Луна-парк».
Американцы взяли груз еще до того, будто он миновал таможню, а моего
Марселя тут же взяли будто вероятного соучастника.
Его взялись велико прессовать в участке, а он — видаемо, насмотревшись «Рэмбо»,
— постановил выгородить меня, надумал переиграть полицию.
Его вынудили подписаться тут и там, и суд вмиг выбросил вердикт. Марсель,
который вообще был ни при чем, в свои 23 года получил 20 лет
жуткой перуанской каталажки. А ведь если бы не моя заболевание и вырванный
отъезд, в каталажке должен был сидеть я. Настолько я испортил всю бытие сыну.
Меня взяли в Берлине, и на суд, во времена какого у меня
случился еще один-одинехонек пароксизм, меня забросили напрямик из реанимации.
В Германии мне грозилось 15 лет, однако суд встретил во внимание мою заболевание,
и дали семь. Это даже забавно: за 180 килограммов кокаина я получил
самый басистый срок, какой когда-либо вручали в Германии за подобные злодеяния.
Верно, торговли нашего достояния надлежит было достать на погашение
кредитов, однако доколе я сидел в предварительном заточении, все оборудование растащили. Пропало все.
Сквозь четыре года меня и вовсе выпустили за образцовое поведение, однако Марсель...
Газеты катали про него всякое, однако вряд ли его это сейчас волнует.
Каземат Лимы почитается одной из самых ужасных, даже по стандартам Латинской Америки.
Сейчас в ней содержится в шесть один вяще людей,
чем она способна впихнуть. И это беспрерывный шантаж, вымогательство и сила.
За все доводится платить. Всего камера, образцово, обходится
в 250 долларов ежемесячно. В всеобщей сложности мы с моей бывшей бабой
платим близ тысячи евро в месяц — за камеру и за защитников,
но защитники беспрерывно вздувают нас и спрашивают еще денег, и эти гроши уходят маловразумительно на что.
Не настолько давненько мне доложили, что сын пробовал кончить бытие
самоубийством, однако, вероятно, это была попытка его убить.
Правды я не знаю, потому что мне запретили въезд в Перу и я не могу с ним встретиться.
Я пробую сделать все, дабы вытащить его оттуда, и доколе девала обстоят настолько:
Германия согласна, дабы Марсель отбывал срок на отчизне, однако перуанские власти готовы экстрадировать
Марселя всего в том случае, если он отсидит двадцать лет. Однако в Германии
максимальный срок по таковским делам — пятнадцать, и перуанцев это не устраивает.
Заключительные несколько лет я жительствую в Берлине, в нашем парке. Он прикрыт с 2002 года
— с тех пор будто мы отъехали в Перу, — и сейчас он выглядит
довольно уныло: поломанные аттракционы и заросшие павильоны.
Я жительствую тут вкупе со своей новоиспеченной фамилией — мы устроились в нескольких фургонах,
где жрать все, что надобно для жизни. Моя бывшая баба, коей парк относится
де-юре, не перечит, однако в том, что я тут, дудки никакой ностальгии.
Доколе все тянется с Марселем, настолько запросто грошовее.
Бывшая баба может ладить с парком что алкает — загнать с молотка или найти инвестора.
Однако что можно было загнать — уже загнали, а никто из
инвесторов не готов выложить 20 миллионов евро одних всего долгов, какие значатся за парком.
Что-то баба все же ладит: по выходным вкалывает железная путь, по особым
заявкам устраиваются экскурсии среди руин — многим нравится вся эта история.
Однако я в этом не участвую и аккуратно могу взговорить одно: в старом облике парка уже не будет ввек.
У меня век было или всё, или ничего, однако из-за здоровья мое предбудущее мглисто,
и я могу грезить всего в масштабах кратчайшего дня».
Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.
Топ новостей
Наши партнеры
Опрос
Как вам сайт?^